Победы и поражения «нового реализма»

Андрей Николаевич ТИМОФЕЕВ, прозаик, литературный критик. Сфера научных интересов – современная отечественная проза и публицистика. Автор ряда статей по указанной проблематике, опубликованных в российских толстых журналах. Email: nika-tim@yandex.ru.

Andrey Nikolaevich TIMOFEEV, writer and literary critic. Academic interests include modern Russian prose and political journalism. Author of a number of articles on the aforementioned topics, published in large Russian literary journals. Email: nika-tim@yandex.ru.

Название: Победы и поражения «нового реализма»
Title: Gains and Losses of ‘New Realism’

Аннотация: В статье рассматривается эволюция «нового реализма» – одного из ключевых явлений литературного процесса 2000-х годов – в контексте творчества его наиболее характерных представителей: критика В. Пустовой и прозаиков, публицистов З. Прилепина и Р. Сенчина. По мнению автора, именно в их работах являют себя три характерных пути развития не только «нового реализма», но и современной критической мысли вообще.

Abstract: The article considers the evolution of ‘new realism’, a pivotal phenomenon in the 2000s literary process, through works by its most characteristic representatives. A. Timofeev identifies three ways of such evolution: theoretical exploration, represented by the critic V. Pustovaya; up-to-date, cutting-edge social and political journalism, found in works by Z. Prilepin; and reflective observation as in articles by the critic R. Senchin. Timofeev argues that it is in works by Senchin, Pustovaya, and Prilepin that not only ‘new realism’, but also contemporary criticism in general, demonstrates its most characteristic transformations. However, the author states that it is belonging to the same generation rather than a method which unites the aforementioned authors: despite their parting of creative ways, they still share common features. They have had to prove their capability to describe reality, and their open declaration of adherence to the new method won them prominent media coverage. The paper argues that the time has come to assess the impact of ‘new realism’ and discuss its prospects, even if the method gets a new name in the future.

Ключевые слова / Keywords: В. Пустовая, З. Прилепин, Р. Сенчин, А. Карасёв, «новый реализм», постмодернизм, современная русская литература, современная русская критика, V. Pustovaya, Z. Prilepin, R. Senchin, A. Karasyov, ‘new realism’, postmodernism, contemporary Russian literature, contemporary Russian literary criticism.

Фрагмент

Пресловутый «новый реализм», заявивший о себе в начале 2000-х годов, ругали много и чаще всего по делу. Ругали за нелепость названия, за амбиции, не подкрепленные реальными художественными произведениями, за поверхностность и незрелость. Однако молодой задор того липкинского молодняка, его дерзость, пафос борьбы с постмодернизмом и попытки утвердить что-то принципиально иное в любом случае останутся в истории новейшего отечественного литпроцесса одной из самых ярких его страниц. По сути, это явление сформировало образ первого постсоветского поколения в литературе с его характерными чертами, достоинствами и недостатками.

Так получилось, что девизом этого поколения стала запальчивая фраза Сергея Шаргунова: «Я повторяю заклинание: новый реализм!» [Шаргунов: 22]. Пафос Шаргунова сразу же подхватили другие молодые писатели и критики. Жаждали и новой России, и новой литературы – и было в этом много наивности, свежего воодушевления, удивления и эйфории от собственного участия в огромном процессе. Они и не ставили вопроса, достойны они этого участия или нет, не задумывались о глубине своих прозрений. «Мы присутствуем при первом выступлении нового поколения писателей, идеологов, философов, властителей умов» [Орлова], – торжественно утверждала Василина Орлова; «…именно молодые писатели и молодые критики, считаю, вселили в нашу литературу новые силы» [Сенчин. Ренессанс…], – рассуждал Роман Сенчин; «страничка в истории литературы обеспечена» [Прилепин. Новейшая…], – иронизировал Захар Прилепин. И действительно, все они верили в себя как в новое слово.

Впрочем, прежде чем рассуждать о «новом реализме» более детально, необходимо заметить, что это явление никогда не было монолитным: образно говоря, «новый реализм» представлял собой не широкую дорогу, а, скорее, развилку, из которой выходило несколько дорог. С некоторой долей условности можно было бы назвать эти дороги, например, либеральной, патриотической и натуралистической, однако это привело бы лишь к терминологическому усложнению, а еще дало бы повод для ожесточенного оспаривания затертых определений. И потому мы будем говорить не о трех направлениях, а о трех личностях, в каждой из которых в определенной степени воплотилась та или иная часть «нового реализма», – о Валерии Пустовой, Захаре Прилепине и Романе Сенчине.

Эти лица современной литературы будут интересовать нас не только потому, что они наиболее талантливые и знаковые представители своего поколения (к знаковым фигурам можно отнести и С. Шаргунова, и Д. Гуцко, и многих других). Главное – в них сконцентрировались и персонифицировались те важные явления, без которых поколение сегодняшних тридцати-сорокалетних не может быть понято и принято. Каждый из них – одновременно и грань общего, и путь, по которому пошла часть их сверстников.

Наиболее масштабный мировоззренческий проект того поколения был сформулирован молодым критиком В. Пустовой в ее дебютной статье под названием «Манифест новой жизни» (2004) – и это был не просто манифест художественного направления, а попытка создания мифа о грядущем русском возрождении.

Искренне следуя за оброненными словами О. Шпенглера о том, что в 2000-х годах произойдет рождение молодой русской души, Пустовая сравнивала американо-европейский мир – цивилизацию на пороге старости: «морщины, ломкая кость, мертвая душа, запах тлена от интеллекта-скальпеля, города-морга, науки-скелета, денег-убийцы… бессилие, безбудущность, религиозная беззубость», – и будущую юную Россию, рождение которой предсказывал Шпенглер: «большие, вхватывающие в себя мир глаза, тонкая, боящаяся и алчущая ветра кожа, сила молодецкая, палица-игрушка, горячая кровь» [Пустовая 2012: 368]. Символом рождения «русской души» для Пустовой стал молодой прозаик Сергей Шаргунов с его повестью «Ура!» и призывом «вернуть всему на свете соль, кровь, силу». Именно с этой сверхзадачей связывала Пустовая перспективы возникающего направления в литературе. «Молодая культура начинается с религии и “крови” – т. е. с пробуждения ее духовных и физических сил, еще не тронутых разлагающим анализом и болезненной утонченностью цивилизации, – писала она. – Шаргунов, новая русская кровь, уже чувствует в себе новую русскую душу…» [Пустовая 2012: 369]

Конечно, все это было преувеличением, и не стал Сергей Шаргунов в итоге «молодой русской душой» в смысле Шпенглера. Вершина его творчества на сегодняшний день, роман «1993», – хоть и удача молодого автора, но никак не выдающееся произведение своего времени. То, что все приняли за свежую струю, оказалось даже не позой, как считал старый Волк-редактор, с которым спорила в своей статье Пустовая, – скорее, криком, захлебнувшимся от недостатка живого таланта. Но само ожидание русского возрождения на многие годы стало визитной карточкой поколения 2000-х, а автор «Манифеста новой жизни» сделалась с тех пор одним из его признанных лидеров и теоретиков.

А теоретик был направлению жизненно необходим, потому что после первой же запальчивой демонстрации себя «новому реализму» пришлось отвечать на острые вопросы критиков, а главный из них – чем же их реализм отличается от реализма «старого» – например, от реализма Флобера и Мопассана, от реализма Достоевского и Толстого? Неужели действительно родилось что-то принципиально новое?

Понимая серьезность данного вопроса и пытаясь найти на него достойный ответ, Пустовая пишет в 2005 году статью «Пораженцы и преображенцы», где со страстной решительностью старается показать разницу между эстетиками реализма «бытового» и реализма «нового» («метод одной – зрение, метод другой – прозрение. Одной руководит видимость, другой – сущность» [Пустовая 2012: 397]) и призывает своих сверстников-писателей двигаться от первого ко второму. Попытка эта не оказалась по большому счету удачной. Во-первых, то, что Пустовая называла «бытовым» реализмом, так и осталось связанным именно с ее сверстниками, многие из которых утверждали как раз таки торжество факта, голой реальности, вопреки постмодернистским играм (именно своей фактологичностью, установкой на «правду» и привлекали, например, «чеченские» повести и рассказы А. Карасёва и Д. Гуцко, повести Р. Сенчина, Д. Новикова и других); а во-вторых, характеристики «нового» по Пустовой – «прозрение» и умение видеть «сущность» происходящего – были характерны прежде всего для подлинных вершин традиционного реализма прошлых веков, и в этом смысле максимум, что могли сделать современники Пустовой, – вернуться к традиции «старого» реализма, пытаясь развивать ее по мере сил. Но Пустовая не могла провозгласить возврата к старому, ей непременно нужно было утвердить новое, пусть даже его и не было в природе. Интересной видится ее попытка объявить в той же статье отличительной особенностью «нового реализма» «включение человеческой воли в факторы реальности»; впрочем, это скорее разоблачает молодой волюнтаризм критика, чем характеризует разбираемых ею прозаиков.

Волюнтаризм и произвольность провозглашаемых идей, пожалуй, стали главной причиной несостоятельности того мировоззренческого проекта. Валерии Пустовой, Сергею Шаргунову и другим молодым авторам лишь привиделось, что они есть какое-то новое слово: вульгарно понятый Шпенглер и молодой задор сыграли с ними злую шутку, привели их к явному примату собственной воли и фантазии над бытием. Это и естественно, потому что волюнтаризм всегда ведет к произвольности, он не в силах ощутить биение времени, движение настоящей судьбы и настоящей истории. Русское возрождение, пробуждение духовных и физических сил молодой культуры – все это было важно и правильно, но что скрывалось за этим? Какие конкретные силы должны были быть разбужены? И в чем, собственно, состояло бы русское возрождение? Ответов на эти вопросы не было у теоретиков «нового реализма». И тогда постепенно жажда новой России трансформировалась в жажду нового вообще, в специфическую открытость, принятие любой идеи лишь за ее новизну.

В 2011 году выходит статья Пустовой «В четвертом Риме верят облакам», где она, в частности, провозглашает «конец эона» как неизбежность, всерьез призывая «Россию без истории» и соглашаясь «преодолевать глубинные социокультурные основания российской цивилизации, менять ее парадигму» [Пустовая 2012: 199]. С удивительной беззаботностью цитирует она «пророка» «конца эпохи русской литературы» В. Мартынова[1], всерьез говорит о быковской интерпретации «Метели» Сорокина как о тексте, завершающем эпоху русского мира, и заканчивает бодрым призывом «основать новую страну». Проект русского возрождения оборачивается в итоге легкомысленным предложением броситься в бездну, отринув историческую память, и двигаться в слепоте, якобы потому что крушение все равно неизбежно и противостоять ему означает «глухоту к промыслительной силе» истории.

Определенно такая позиция является не просто единичным заблуждением критика, а выражением мировоззрения части ее современников, до сих пор продолжающей жить категориями постмодерна (не замечая этого и даже «борясь» с ним). У них нет почвы под ногами, они беззаботно-восприимчивы к любым отвлеченным концепциям вроде «конца эпохи русской литературы». Они заклинают «день, не обозреваемый художественной традицией» (не зная, что никакая эпоха напрямую не следует из традиции, однако всегда сохраняет неразрывную внутреннюю связь с прошлым). А раз нет традиции, нет и камертона, прислушавшись к которому можно различить фальшь. Пользуясь терминологией И. Роднянской (вступившей в полемику с Пустовой по поводу концовки статьи), грядущее новое время воспринимается ими не как «промыслительное чудо, ожидаемое, но не-ведомое», а сквозь призму «за-ведомой» установки на «радикальную “новизну”» [Роднянская 2011: 123].

Эта дорога ведет поколение нынешних тридцати-сорокалетних в никуда, и мне кажется особенно важным, что Пустовая возвращается к своему проекту еще раз, уже в 2014 году, в эссе «Великая легкость», и теперь голос ее звучит уже не бодро, а трагично. «Дверка в будущее захлопнулась, – признает она. – Мы-то – литераторы, даже новые и частью молодые – есть, а времени нашего нет». А главное: «…обнажилось, что реальность, все дальше уходящая от литературных о ней представлений, не ухватывается словами и возрождение – точнее, полное, до неузнаваемости обновление жизни – подспудно, коряво, как по мурованному руслу, но все-таки протекает – мимо писателей» [Пустовая 2015: 348]. Протекает она мимо, на мой взгляд, потому что не имеет ничего общего с волюнтаристским конструированием себя и разрывом с традицией русской культуры.

Литература

Агеев Александр. Практическая гастроэнтерология чтения // Все о Сенчине. В лабиринте критики. М.: Литературная Россия, 2013. С. 40-42.
Ганиева Алиса. Серым по серому // Вопросы литературы. 2010. № 3. С. 230-240.
Мартынов Владимир. Пестрые прутья Иакова. М.: МГИУ, 2008.
Орлова Василина. Дебют – вечен // НГ Ex libris. 2004. 18 ноября.
Прилепин Захар. Клинический реализм в поисках самоидентификации // Прилепин Захар. Книгочет: пособие по новейшей литературе с лирическими и саркастическими отступлениями. М.: Астрель, 2012. С. 201-218.
Прилепин Захар. Новейшая история. Новый реализм // Собака.ru. 2012. 3 мая. URL: http://www.sobaka.ru/oldmagazine/glavnoe/11550.
Прилепин Захар. Вести себя по-есенински, по-русски. Выступление на Десятых Кожиновских чтениях // Подъем. 2014. № 4. С. 163-174.
Прилепин Захар. Летучие бурлаки. М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2014.
Прилепин Захар. Взвод. Офицеры и ополченцы русской литературы. М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2017.
Пустовая Валерия. Толстая критика. Российская проза в актуальных обобщениях. М.: РГГУ, 2012.
Пустовая Валерия. Великая легкость. Очерки культурного движения. М.: РИПОЛ классик, 2015.
Роднянская Ирина. Род Атридов // Вопросы литературы. 2010. № 3. С. 272-278.
Роднянская Ирина. Об очевидных концах и непредвиденных началах // Знамя. 2011. № 8. С. 114-128.
Рудалев Андрей. Пустынножители // Урал. 2009. № 2. С. 76-84.
Сенчин Роман. Рассыпанная мозаика. Статьи о современной литературе. М.: Литературная Россия, 2008.
Сенчин Роман. Ренессанс критики Июль 2008 г. > // URL: https://public.wikireading.ru/96223.
Сенчин Роман. Питомцы стабильности или будущие бунтари // Дружба народов. 2010. № 1. С. 80-94.
Сенчин Роман. После успеха // Литературная Россия. 2012. 6 апреля.
Сенчин Роман. Новые реалисты уходят в историю // Литературная Россия. 2014. 29 августа.
Сенчин Роман. Не зевать // Литературная Россия. 2015. 20 ноября.
Шаргунов Сергей. Отрицание траура // Новая русская критика. Нулевые годы. М.: Олимп, 2009. С. 11-22.

Bibliography

Ageev Aleksandr. Prakticheskaya gastroenterologiya chteniya [Practical Gastroenterology of Reading] // Vse o Senchine. V labirinte kritiki [All about Senchin. In the Labyrinth of Criticism]. Moscow: Literaturnaya Rossiya, 2013. P. 40-42.
Ganieva Alisa. Serym po seromu [Grey on Grey] // Voprosy literatury. 2010. Issue 3. P. 230-240.
Orlova Vasilina. Debyut – vechen [Debut is Everlasting] // NG Ex libris. Nezavisimaya Gazeta Literary Supplement. 18 November, 2004.
Prilepin Zakhar. Klinicheskiy realizm v poiskakh samoidentifikatsii [Clinical Realism in Search of Self-identification] // Prilepin Zakhar. Knigochet: posobie po noveyshey literature s liricheskimi i sarkasticheskimi otstupleniyami [The Bookgazer: A Manual on Contemporary Literature with Lyrical and Sarcastic Digressions]. Moscow: Astrel, 2012. P. 201-218.
Prilepin Zakhar. Noveyshaya istoriya. Noviy realizm [The Newest History. New Realism] // Sobaka.ru. 3 May, 2012. URL: http://www. sobaka.ru/oldmagazine/glavnoe/11550.
Prilepin Zakhar. Letuchie burlaki [Flying Barge Haulers]. Moscow: AST; Redaktsiya Eleny Shubinoy, 2014.
Prilepin Zakhar. Vesti sebya po-eseninski, po-russki. Vystuplenie na Desyatykh Kozhinovskikh chteniyakh [To Behave like Esenin, like a Russian. Speech at the Tenth Kozhinov Readings] // Podyem. 2014. Issue 4. P. 163-174.
Prilepin Zakhar. Vzvod. Ofitsery i opolchentsy russkoy literatury [Platoon. Officers and Militiamen of Russian Literature]. Moscow: AST; Redaktsiya Eleny Shubinoy, 2017.
Pustovaya Valeriya. Tolstaya kritika. Rossiyskaya proza v aktualnykh obobshcheniyakh [Literary Criticism in Large Literary Journals. Important Generalizations on Russian Prose]. Moscow: RGGU, 2012.
Pustovaya Valeriya. Velikaya legkost’. Ocherki kulturnogo dvizheniya [Great Lightness. Essays on a Cultural Movement]. Moscow: RIPOL klassik, 2015.
Rodnyanskaya Irina. Rod Atridov [The Atreides Family] // Voprosy literatury. 2010. Issue 3. P. 272-278.
Rodnyanskaya Irina. Ob ochevidnykh kontsakh i nepredvidennykh nachalakh [On Evident Ends and Unforeseen Beginnings] // Znamya. 2011. Issue 8. P. 114-128.
Rudalev Andrey. Pustynnozhiteli [Wilderness Dwellers] // Ural. 2009. Issue 2. P. 76-84.
Senchin Roman. Rassypannaya mozaika. Statii o sovremennoy literature [Spilled Mosaic. Articles on Contemporary Literature]. Moscow: Literaturnaya Rossiya, 2008.
Senchin Roman. Renessans kritiki [Renaissance of Criticism] July 2008> // URL: https://public.wikireading.ru/96223.
Senchin Roman. Pitomtsy stabilnosti ili budushchie buntari [Nurslings of Stability or Future Rebels] // Druzhba narodov. 2010. Issue 1. P. 80-94.
Senchin Roman. Posle uspekha [After Success] // Literaturnaya Rossiya. 6 April, 2012.
Senchin Roman. Novie realisty ukhodyat v istoriyu [New Realists Pass into History] // Literaturnaya Rossiya. 29 August, 2014.
Senchin Roman. Ne zevat’ [Look Sharp!] // Literaturnaya Rossiya. 20 November, 2015.
Shargunov Sergey. Otritsanie traura [The Renunciation of Mourning] // Novaya russkaya kritika. Nulevie gody [New Russian Criticism. Zero Years / The 2000s]. Moscow: Olimp, 2009. P. 11-22.